Кассеты с его песнями переписывали бесконечно - и затирали до дыр от постоянного прослушивания. Его обожали все - и подростки, хриплыми голосами в подъездах певшие «под Высоцкого», и заядлые театралы, и пьющие офицеры в дальних гарнизонах, и интеллигенты, и уголовники, и диссиденты, и кагэбэшники. От тайги до британских морей. И каждый находил свое, лишь про него сказанное, до боли родное. Было и про тещу. Было и про свободу. Было и про войну. И про спорт. И про алкоголиков. И про шизофреников. И про моряков-шоферов. И про скалолазов. И все - неожиданно, искренне, забавно, без дурного официоза и лишней слезливости.
Органический сплав артистического дарования, своеобразной манеры исполнения и искренности сотворил чудо. Но и тексты песен, сами по себе, не только «приходились ко двору», но и легко запоминались, становились истинно народными - и при этом горячо любимыми. Как, например, тут же разошлась по стране после фильма «Вертикаль» «Песня о друге»:
- Если друг оказался вдруг
- И не друг и не враг, а так…
- Если сразу не разберешь,
- Плох он или хорош…
Он много писал и пел о войне. О войне тогда писали все. Но в его песнях звучало личное: не то, что чувствовала страна, общественность и т. п., не то, что полагалось чувствовать, а то, что действительно чувствовалось - и оно не казалось мельче, а затрагивало глубже. Его песни о войне удивительно человечны. …Он молчал невпопад и нее такт подпевал, Он всегда говорил про другое, Он мне спать не давал, он с восходом вставал, А вчера не вернулся из боя… И как пронзительно звучит: Нынче вырвалось - будто из плена весна - По ошибке окликнул его я: «Друг, оставь покурить!» - а в ответ - тишина… Он вчера не вернулся из боя. Его песни - своеобразная энциклопедия народной жизни. Сатира, гротеск - и тут же глубоко лирические строки, и очень личные, наболевшие:
- Я не люблю уверенности сытой,
- Уж лучше пусть откажут тормоза.
- Досадно мне, коль слово «честь» забыто
- И коль в чести наветы за глаза.
- Когда я вижу сломанные крылья,
- Нет жалости во мне, и не спроста:
- Я не люблю насилья и бессилья,
- Вот только жаль распятого Христа.
- Я не люблю себя, когда я трушу,
- Я не терплю, когда невинных бьют.
- Я не люблю, когда мне лезут в душу,
- Тем более, когда в нее плюют.
Он работал с полной самоотдачей, «на нерве», загоняя себя, как лошадь. И сам чувствовал, что чересчур… но натура не позволяла жить по-другому. Будто предчувствовал, что жить осталось немного.
- Сгину я - меня пушинкой ураган сметет
- с ладони,
- И в санях меня галопом повлекут по снегу
- утром, -
- Вы на шаг неторопливый перейдите,
- мои кони,
- Хоть немного, но продлите путь
- к последнему приюту!
- Чутьпомедленнее, кони, чуть помедленнее!
- Не указчики вам кнут и плеть!
- Но что-то кони мне попались
- привередливые -
- И дожить не успел, мне допеть не успеть.
Обстановка в стране была не самая подходящая для искренности. Он вкалывал, как каторжный - в театре, на концертах - но было ощущение, что все впустую, что Слово вязнет в паутине лжи и лицемерия. Его обожала страна - от мала до велика, - а официально его как бы и не было. Самопальными кассетами можно было заполнить небольшое море, а пластинок - раз-два и обчелся. Так и жил. Мотался с гастролями. Выступал в каких-то захолустных клубах и дико уставал. Мучила депрессия, пытался спасаться извечным русским средством - алкоголем и новомодным иностранным - наркотиками. Что только приблизило развязку. Благодаря Высоцкому, Галичу, Окуджаве, Визбору, Киму давно забытый - средневековый - жанр бардовской песни обрел новую жизнь, завоевал заслуженные любовь и уважение. Но, не будь Высоцкого, авторская песня осталась бы увлечением довольно небольшой группы приверженцев. Высоцкий в качестве аудитории подарил ей всю страну.
Настало новое время. И прозвучали новые песни: Андрей Макаревич, Виктор Цой, Илья Кормильцев, Юрий Шевчук, Борис Гребенщиков… Не будь у их авторов детского увлечения Высоцким - услышали ли бы мы их?
Нужна шпаргалка? Тогда сохрани - » Культовая фигура восьмидесятых: Высоцкий . Литературные сочинения!